Громов. Хозяин теней. 5 [СИ] - Екатерина Насута

Нет, можно подумать, если вдруг откажусь, то покивают и разойдутся.

Вздыхаю.

А Карп Евстратович продолжает:

— Для газетчиков пустим слух, что при прорыве обнаружили тела, тайное увеселительное заведение…

— Кстати, — я спохватился. — Там в подземельях реально тела поищите поищите. Где-то ж они должны были мёртвых хоронить. В городе ведь особо негде. И фермы у них нет. Ну, со свиньями.

Николя сразу не понял. Потом побледнел.

— Это… это байки, — сказал он. — Городские.

— Конечно, — поспешил его заверить Карп Евстратович. — Да и сами подумайте, откуда в подземельях свиньи. А вы, Савелий, правы, останки должны были куда-то убирать. В реке ничего-то не всплывало. Кладбища в последнее время тоже все спокойны были, Синод за ними весьма тщательно наблюдает. И далеко трупы не потащишь. Это сложно. Нерационально.

Он задумался.

Потом отряхнулся, сказав:

— Поищем.

А потом перевёл взгляд на меня.

— Что ж, Савелий, надеюсь, ты найдёшь, чем заняться…

— Латынью, чистописанием и арифметикой, — ответила за меня сестрица. — Учёба скоро начинается, а ты категорически не готов!

Да чтоб вас всех…

— Солнце взошло, озарив сиянием опушку леса… — Татьяна остановилась, позволяя мне дописать. Потом вздохнула, покачала головой. — Сав, не дави так на перо. Если сильно давить, то кончики расходятся, и линия получается толстой.

— Да? — я убрал руку. Пальцы от натуги дрожали.

— Да. А ещё кончик царапает бумагу. Но по-моему, у тебя уже лучше получается.

— Думаешь? — я поглядел на тетрадь, потом на сестру. — Льстишь.

Буквы получались кривыми, одни больше, другие меньше. В углу расплылась очередная клякса, причём, понять не могу, откуда она взялась.

Да и в целом вид такой, что самому на это писание смотреть противно.

— Это вопрос привычки и только. Научишься. Но вот про «ер» забывать не надо, и «фита» у тебя донельзя странная.

Третьи сутки пошли.

Чтоб вас… третьи сутки взаперти. Первый день я проспал, причём вот как вернулся в палату после разговора, рухнул в кровать так сразу и провалился в сон. А из него вынырнул ближе к обеду, чтобы этот обед проглотить. И снова провалился.

Потом уже Татьяна сказала, что дар развивается скачкообразно.

И что это сказывается.

И если мне хочется спать, то надо спать. Она же одеяло принесла, толстое и лёгкое, явно не больничное. И подушку.

И треклятые учебники, которые возвышались на подоконнике горой печали.

— Не уверен, что осилю, — я разжал сведённые натуральной судорогой пальцы. — Мне кажется, это что-то из разряда пыток.

— Не только тебе. В свое время я тоже ненавидела чистописание. И каллиграфию. У благородной особы почерк должен быть идеален. Моя гувернантка так считала. И била по пальцам линейкой, если полагала, что я плохо стараюсь.

— Чего?! Ты ж… а дед?

— А у деда хватало дел, кроме меня. Да и не должен глава рода заниматься воспитанием детей. Для этого есть гувернантки. И учителя. И в целом…

Она замолчала.

А я как-то… Савку точно не били. И гувернанток у него не было. Да, писать красиво мы не научились, но стоила ли эта каллиграфия мучений? Хотя, сдаётся, мои ещё впереди.

— Тань, а если я в гимназии не приживусь?

Не то, чтобы меня это сильно волновало, скорее уж это будет волновать её.

— Значит, не судьба.

Какая-то она сегодня не такая. Задумчиво-смиренная, что ли.

— Но ты постарайся, Сав. Пожалуйста. Ты… будем честны, ты потенциальный глава рода. А это накладывает обязательства.

— Я?

— Тимофей… если он вернётся, я буду рада, — Татьяна закрыла учебник по русской грамматике и положила его на стопку. — Я очень надеюсь, что однажды он вернётся. И если бы был способ… надёжный способ ему помочь, я бы… я бы на всё пошла. Но способа нет. А он… уже сколько времени прошло, и ему не становится лучше. Хуже тоже, но и лучше нет. И такое состояние, оно ведь может затянуться на годы.

И дальше.

Вслух она этого не скажет, но Тимоха вполне может остаться таким до конца дней своих.

— А Мишка?

— Михаил очень славный. И я рада, что он наш брат.

— А ещё взрослый. И толковый. И порядочный, хотя не уверен, что это плюс для главы рода.

— Савелий! — возмущение в голосе Татьяны было искренним. Почти. И вздохнула она искренне. — Тут другое. Дед успел принять тебя в род. Это уравнивает тебя с иными наследниками. А вот Михаил… да, у нас есть заключение Николя и я не сомневаюсь в его правильности. Но оно лишает Михаила права претендовать на наследство Воротынцевых. Из законного сына он превращается в бастарда. Да и на его покойную мать ложится… тень, скажем так. Если о нашем родстве станет известно, то её репутация будет разрушена. А вот признает ли Государь за Михаилом право быть принятым в наш род — не известно. Я тем паче не могу… и не хочу… извини, слишком… многие погибли. И я не отказывают от имени!

— Тань…

— Но я боюсь не справиться. Даже если бы вдруг…

— Тань!

— Что?

— Я понял. Не майся. В теории пока Тимоха не в себе, а Мишка — не Громов, я главный. И могу таковым остаться. А главе рода стыдно писать с ошибками и кляксами. Ну и в целом быть лохом необразованным.

— Савелий! — она закатила глаза, но потом фыркнула и улыбнулась. — Да, примерно так.

— Вот. Так что не волнуйся, я всё понял. И буду стараться. Честно. Слово даю!

Татьяна склонила голову, показывая, что услышала.

— Но помощь реально нужна, потому что… ну, с математикой у меня нормально всё. Ты ж видишь.

Пока, потому как до косинусов с тангенсами и интегралов — вот помню, что это закорючки, в которых есть смысл, да не помню, какой именно — дожить надо. А делить-умножать я худо-бедно умею. И даже столбиком.

— С географией и историей тоже разберемся.

Память у меня отличная.

— Остаётся что? Слово Божие? Поднатужусь. Латынь? И этот… французский.

— Да. На классическом отделении учат ещё немецкий с английским, древнегречески и старославянский, но это явно не твой вариант. Тебя сразу в реалисты определили.

— Значит, будем работать. Не боись. Как-нибудь прорвёмся…

Главное, никого не пришибить в процессе.

— Школа хорошая. И